Судьба евразийца: белорусское фиаско Александра Дугина

В то время, как ФСБ России в рекордно короткие сроки, за один день, раскрыла исполнителя и заказчика убийства дочери философа Дугина, а Владимир Путин молниеносно наградил погибшую орденом «За мужество», Александр Лукашенко даже не счел нужным выразить свое соболезнования по поводу инцидента. Самое время задаться вопросом: а как обстоят дела с учением Дугина в Беларуси.

Наиболее вероятным остается предположение, что бомба, взорвавшаяся в машине, предназначалась самому «философу». По одной из версий, покушение — попытка уменьшить влияние «ястребов» на Владимира Путина. По другой — сам российский диктатор захотел убрать своего персонального идеолога, чтобы остаться в истории единственным творцом «евразийской» философии.

Экс-депутат Илья Пономарев уже взял ответственность за теракт от имени некоей «Национальной Республиканской Армии». В то время как спикеры ФСБ ожидаемо обвинили во всем украинского «агента» Наталью Вовк. Такое впечатление, будто от этого покушения в выигрыше остались все — кроме самого Дугина, разумеется.

Начнем с того, что идеология «евразийства» в том виде, в каком ее продавал Александр Дугин максимально абстрактна. Она является не столько научной дисциплиной, сколько приемом завсегдатая телеэфиров уловить какую-то маргинальную идею и преподать ее публике, как нечто сакрально-мистическое. Таким образом он в свое время находил потусторонние мотивы в песнях Михаила Боярского, а также требовал запретить интернет.

С началом российской агрессии Дугин воспрянул, написав, что «остров Змеиный в Черном море играет ключевую роль в сакральной географии. Там располагалось древнейшее святилище Аполлона. Кто контролирует Змеиный, тот контролирует ход мировой истории». Этот текст потом не раз напоминали Дугину после того, как российские войска бежали с захваченного острова.

Вот классический образец авторского стиля, который дает представление о творчестве Дугина.

«Общеизвестно, что восточные боевые искусства, которые практикует Путин, основаны на метафизике чань-буддизма (японский дзэн). Их цель не победить противника, а освободиться от потока мыслей, дав возможность проявить себя чистой спонтанности (сатори). Отсюда практика коанов: если говорить бессмысленные вещи (например: что такое хлопок в ладоши одной ладонью?), то освобождается чистое сознание, великая пустота, му. Она и должна править. Этим всем Путин владеет в совершенстве: поэтому его слова вообще не имеют никакого значения, они призваны только сбить с толку профана и повести в Великую Пустоту (му) посвященного».

Возможно в этом потоке сознания и кроется причина иррациональной симпатии Владимира Путина к Александру Дугину: в трудах евразийца он видит себя не парнем из питерской подворотни, а сакральным геополитиком, вооруженным неким тайнознанием.

Идеологически эластичный Дугин в принципе всегда готов был поддержать любых геополитических фриков и, конечно, глава Беларуси вполне подходил для этой цели. Однако российский философ хоть и называл себя «фанатом Лукашенко», хвалил белорусский изоляционизм, и то, как Лукашенко «не продался российской олигархии», однако доверительных отношений с белорусским диктатором установить ему не удалось. К тому же Александр Лукашенко сам чувствует себя экспертом-геополитиком и, конечно, двум мужчинам с такими амбициями было бы тесно в одной стране.

С созданием евразийского движения в Беларуси дело тоже пошло неважно. Как пишет «Зеркало», после того как в 1994-м году лекцию, на которую Александр Дугин прибыл с Эдуардом Лимоновым, разогнали сторонники БНФ, он больше Беларусь не посещал.

Поэтому Дугин преимущественно солидаризировался с главой белорусского государства издалека. Например, во время протестов 2020 года, когда он называл Светлану Тихановскую «внучкой мирового правительства». Но несмотря на откровенную лесть в адрес установившегося в РБ режима, бородатому философу здесь были не рады.

С одной стороны, будучи близким к Путину, Дугин не воспринимается в Минске, как заслуживающий доверия персонаж. Все-таки между двумя главами государств были периоды охлаждения отношений, и тогда евразийца можно было бы использовать против режима Лукашенко. С другой стороны, сам режим воспитывал собственную когорту идеологов, лояльную только ему.

СМИ обращают внимание на то, что яркий представитель этой когорты Алексей Дермант, активно участвовал в травле Дугина, по странному «совпадению» начавшейся в социальных сетях за несколько дней до покушения. Правда, другой белорусский пропагандист, Григорий Азаренок приглашал в свои программы Дарью Дугину, с которой познакомился во время визита в оккупированный Мариуполь.

Но этим, кажется, все белорусское евразийство и ограничилось. И вряд ли у него есть хоть какие-то перспективы в будущем: не потому, что без Дарьи Дугиной-Платоновой у евразийства не осталось идеологов и теоретиков. Просто самим белорусам по характеру чужды все эти панмонголистские идеи с великой степью и эксклюзивной духовностью, от которых так сходят с ума в Москве. Даже лукашенковское видение истории, места и роли Беларуси приходится навязывать населению в буквальном смысле слова из-под палки. И нет никаких сомнений, что все эти геополитические построения вместе с бывшей советской символикой и программами Азаренка пойдут в утиль на следующий же день после того, как с политической арены исчезнет Александр Лукашенко.

Таким образом Дугин уже одним своим неприятием среди белорусов на практике доказал тезис, что «Беларусь — не Россия» и, возможно, это самое большое из всех достижений модного русского философа.

Геннадий ЛУКЬЯНОВИЧ